Последнее перо в шляпку моей соломенной «госпожи Фэ», никак не хотело вставляться. Куколке очень идет это имя, поскольку её нарисованные губы постоянно кривятся, выражая недовольство. И сейчас она особенно недовольна моей неуклюжестью.

Я сижу возле её домика под столом, с края свисает скатерть, и я вижу лишь ноги взрослых, что ходят, туда-сюда. Невнятно гудят их голоса, мне не интересно о чем они говорят, и даже кричат. Это же взрослые, у них всегда так. Cюда никто не доберется, здесь всё моё. Не каждая девочка из рода Снежного Лиса может рассчитывать на свой угол. Маленький, но уютный. Моё королевство, моё владение…

— Санни!

Скатерть над столом взлетела и я увидела мать. Волосы растрепаны, руки по локоть в муке, а в глазах непонятное…

Она ловко выдернула меня из-под стола за руку и начала яростно сдирать с меня штаны! Завязки лопнули, я заорала во весь голос, извиваясь и пытаясь удержать одежду. Какой позор, при людях! Я же уже не маленькая! Крепкая рука больно хлопнула по губам, зажала рот, я почувствовала кровь со вкусом теста.

— Тихо! – прошипела мать. – На нас напали. Хочешь жить, снимай штаны, а то еще за мальчишку примут!

Тут только я увидела, что в доме никого, а в окнах отблески пожара. Снаружи доносятся невнятные крики и звон металла, лай собак и тихое но страшное рычание.

— Это… это…

— Да! Саблезубы, как давно и грозились, — быстро сказала мать и отшвырнула штаны в дальний угол. – Прячься!

Мать сорвала со стены лук, сжала его между ног, навалилась и натянутая тетива грозно загудела. Колчан шлепнул по спине, она подвигала грудь, умещая ремень удобнее. Я машинально попыталась натянуть подол короткой рубашки пониже, чтобы достала до гетр, но безуспешно.

— А ты почему?..

— Потому что сейчас я воин! – ответила мать. В глазах сверкнул отсвет пожара. – Прячься, я сказала! Должен хоть кто-то остаться и продолжить род!

Она взялась за ручку двери, шевельнула губами, словно хотела что-то ещё сказать, но промолчала и, наклонившись словно ныряла со скалы, ринулась в открывшуюся дверь. В проем ворвалась поземка с дымом, и грохот битвы сразу стал настоящим, близким.

Я сунула за пазуху госпожу Фэ и шмыгнула под родительскую кровать. Кровать тяжелая и низкая, так просто не заглянешь. Поднять её за край даже мужчины могут только вдвоем. Я проползла в угол и загородилась узлом со старыми вещами. Тут пыльно и дохлые мухи похрустывают под локтями. В самом углу иней, но мне не холодно, нордам вообще не бывает холодно, от природы.

Я старалась не думать, что происходит снаружи. Мужчины всегда сражаются, но вот эти Саблезубы невзлюбили род Снежных Лис особенно сильно. Почему так не знаю, но в речах, которые наши с усмешкой всегда передавали, они называли нас почему-то самозванцами. Все бы ничего, да вот только род Саблезубов силен, и они не просто так называются – они и по крови такие. Большие, злобные, и покровители-животные у них могучие белые тигры с длинными клыками. Они прямо так и живут у них в селениях, и охотятся вместе.

Со скрежетом хлопнула дверь, лай собак и рев тигров стал особенно сильным. Таким что почти заглушил шаги, я затаила дыхание и даже глаза закрыла. Со звоном упала и покатилась лампа, на пол полетели кубки и тарелки. Даже котлу похоже достался пинок – он подкатился к кровати тяжело плеснуло, на боку сполз потек картофельной похлебки.

Послышалась ругань, а потом громкий удар – похоже захватчик рубанул по столу. Но шаги удалились, удар сапогом в дверь и похоже воин саблезубов ушел, не найдя у нас ничего интересного. Я выдохнула с облегчением, слава Талосу…

Но радовалась я рано, под кровать сунулась страшная собачья морда, совершенно не похожая на наших красивых собак. Это красноглазое страшилище, которому казалось обрезали все губы и вместо них натыкали ряд неровных длинных клыков.

Черная, страшная, на ошейнике острые шипы. Она молча схватила меня за руку, зубы больно впились в кожу. Я взвизгнула, а собака дернула на себя, сквозь клыки потекли слюни. Её страшная пасть может меня пополам перекусить, не только руку, если бы хотел то и перекусил бы. Пес злобно рыкнул и дернул сильнее. Я поняла, что нужно подчиниться, иначе он вытащит меня из-под кровати по частям. Пришлось идти на четвереньках, больно тычась коленями по доскам, а тот взрыкивая тащил меня к открытой двери.

Прямо под ноги здоровенному бородачу с факелом в руке. Он как раз размахивался, чтобы его швырнуть. Огонь почти угас в полете, но упав на соломенную крышу разгорелся, побежал выжигать пятна в самой сухой соломе.

— Бара? Нашел лисью сучку? Строжи!

Пес сжал клыки сильнее, вынуждая сесть на колени. Крыша разгораться не хотела, воин нахмурился и швырнул пучок факелов в сторону. Поднял ладони из них полыхнуло злое пламя, дом запылал, как будто в костер плеснули масло, а сам бородач уперся ладонями в колени. Он согнулся тяжело дыша, злобные черные глаза, буравили меня насковозь. Бой похоже кончился – вокруг лежали трупы и я дрожала в ужасе, пытаясь не присматриваться кто это… Да и огромная тварь, сжимающая челюсти невзначай, для потехи, не давала отвлечься от её клыков.

Все дома поселка уже горели, наполняя окрестности щелчками лопающихся бревен, серое небо посыпало все снегом, завивалась пурга.  У соседнего дома  провалилась крыша выбросив целую бурю искр навстречу снегу, словно огонь хотел справиться с зимой. Из-за сараев громогласно хохоча вышел ещё один саблезуб.

Этот тщательно брит, прямо в глаза бросается его длинный раздвоенный подбородок.

— Смотри, Гольт, еще одно лисье отродье попалось!

В кулаке сжата нога паренька, сосед Ифка. Чуть старше меня, он извивался, пытаясь безуспешно цепляться за кусты и пучки травы, торчащей из-под снега.

— Чего ты его тянешь? Прибей да и всё, — сказал тот что пускал из рук огонь.

— Смешно бороздит, ха-ха. Смотри ко, я прямо пахарь, а он борона. Ха-ха-ха.

С веселья он перешел на злобный хохот взмахнул парнем, как палицей и с силой ударил по стене дома. Ифка попытался закрыть лицо руками, но после удара обмяк. А злобный весельчак ухватил тело за обе ноги и приложился уже со всего размаха.

Треснуло, словно кто-то наступил на гнездо полное яиц, лицо превратилось в кровавую маску, на месте рта запузырилась кровь, а выскочившие глаза повисли на каких-то ниточках. Он ударил еще и еще, пустил пену, из глаз поползло безумие и продолжал колотить пока в руках не остались только ноги, из штанин торчал осколок таза и огрызок позвоночника. Все потроха, названия которых я и не знаю, валялись вокруг, и все вокруг залито кровью.

Но вот он утерся рукавом и швырнул штаны, в которых болтались изломанные куски мяса, которые только что были ногами.

Я в ужасе сжалась и сунула пальцы в рот, удерживая крик.

— Всех под корень! — выкрикнул он и гулко захохотал.

— Что, страшно? Не бойся, девкам это не грозит. Расти большая и пышная на радость клану Саблезубов. И дети твои станут саблезубами, а не какими-то сраными лисами.

— Сторожи! – рявкнул он псу, нацелившемуся было к кишкам. Сам же присмотрелся вверх по склону и побежал туда, свистя и улюлюкая. Поджигатель сказал мне, кивнув на факелы:

— Смотри тут, чтобы никто не стащил, — и тоже захохотал, видно сказав какую-то очень смешную шутку. Тяжело топая, побежал следом. Пес рванулся было за ними, но вспомнив, что оставили охранять, прижал уши и злобно зарычал.

Его красные бельма, без намеков на радужку все поворачивались в сторону склона, а ноздри подергивались вылавливая запахи. Все быстрее туда-сюда. И в его твердом черепе видно зрело какое-то решение. И оно мне точно не нравилось, я сразу вспомнила все что выкрикивают псам:

— Кишь! Пас! Ату!

Видно что-то крикнула правильно, его обрезанные уши поднялись торчком, он выпустил мою руку и метнулся вослед саблезубам. А я в другую сторону. Играя в прятки все детство, тут все укрытия облазали. А я всегда любила прятки и вот маленькая ниша в скале, открытая морю приняла моё дрожащее тело. Соленый ветер бил прямо в скалу, принося брызги, но уступ скрывал от взгляда сверху, а попасть туда можно лишь цепляясь за торчащие из скалы тонкие корни кривой ёлки, избитой и скрученной ветрами Белого Берега Студеного моря.